– Зоя, не могли бы вы рассказать о вашем киевском детстве? Как формировалось ваше творчество, и что влияло на него больше всего? Мое детство прошло на киевском Подоле, и многие мои школьные друзья как раз выезжали в это время в Израиль. Я узнаю в ваших работах то, что происходило тогда со мной и другими представителями первого советско-постсоветского поколения. Это очень типичные, очень знакомые многим образы и ситуации.
– У меня было прекрасное детство: я была единственной дочкой в довольно обеспеченной еврейской семье. Мы жили в трехкомнатной кооперативной квартире на Оболони. Рисовала я практически с рождения, помню, когда мне было четыре года, меня, в виде исключения, приняли в художественную студию в Доме Пионеров. Чтобы я доставала до стола, на стул мне подкладывали стопку альбомов.
В десять лет я поступила в Государственную художественную среднюю школу имени Тараса Шевченко. Это повлияло на всю мою жизнь. С моим преподавателем – Аркадием Семеновичем Мильковицким – я до сих пор поддерживаю связь. Впрочем, как и со многими моими бывшими одноклассниками. Это была уникальная школа, обучение там было очень серьезное. Те знания, которые я там получила, во многом определили то, каким художником я являюсь сегодня. В Израиле, конечно, ничего подобного нет, не было, и быть не может.
– Вы визуализируете в своих рисунках социально-бытовую историю последних лет существования СССР. Почему эта тема является сейчас важной?
– У меня эта тема связана с тем, что два года назад я ожидала рождения своей дочки – и, в связи с этим, много вспоминала свое собственное детство. Последние два месяца беременности мне было тяжело работать в мастерской, и я дома рисовала небольшие рисунки-воспоминания. Я и сейчас продолжаю эту тему, рисунков уже собралось больше сотни.
– Расскажите о ваших лекциях под названием «Кто боится соцреализма?». Какие вопросы вам задают слушатели, и перестают ли они бояться?
– Я придумала эту лекцию, потому что на Западе – и на Востоке, в смысле, в Израиле тоже – никто ничего не знает о советском искусстве. Даже люди из профессиональной среды думают, что после Малевича в течение 70 лет рисовали исключительно портреты Сталина, а потом сразу наступила постмодернистская рефлексия на тоталитарное искусство – в виде Кабакова, Комара и Меламида. Но ведь это не так – и советское искусство, это не только портреты Сталина.
В общем, у этих лекций была просветительская цель. Израильская публика реагирует на них с интересом. Вообще, израильтяне не очень боятся соцреализма – они просто почти ничего о нем не знают.
– Каким видится в наши дни будущее давно похороненного многими реалистического искусства?
– Я думаю, что слухи о смерти реалистического искусства были преждевременны. Мне кажется, сейчас наоборот многих достало внутриинституциональное искусство, которое вечно рефлексирует на само себя – и как раз что-нибудь жизненное выглядит свежо и интересно.
Поскольку я сама живописец, то из искусства меня интересует, прежде всего, живопись. Как раз в России и в Украине в этом плане есть на что посмотреть: в то время, как на Западе живопись переживала клиническую смерть, в СССР она продолжала существовать.
– За последние три года в Киеве и в Украине, в рамках государственной кампании декоммунизации, уничтожены тысячи памятников монументального и художественного искусства. Заметили ли происходящее за пределами Украины – например, в Израиле?
– Из моих знакомых художников декоммунизацию обсуждают только в России и в Украине. В Израиле и в Европе никому до этого дела нет, об этом никто и слыхом не слыхивал.
– Вместе с группой «Новый Барбизон» вы приняли участие в организации международного движения Союз советских художников. Чем интересна для вас эта инициатива?
– Советское искусство, – в частности, соцреализм – стало для меня в последнее время очень актуальным. Кстати, не все участницы «Нового Барбизона» разделяют этот мой интерес, некоторые даже называют меня «совкодрочером».
Настоящего соратника в этой теме я нашла в лице питерского художника Васи Хорста. Нам интересно использовать различные ходы советского искусства – но, при этом, не стилизовать под соцреализм, а рисовать по-своему, современно. Это часто вызывает негативную реакцию у бывших антисоветчиков, но молодежь воспринимает наши проекты менее предвзято
– Что представляет собой нынешнее израильское художественное сообщество? Легко или сложно было в него пробиться?
– Лично мне пробиться в израильскую художественную среду было, как нехуй делать, потому что я приехала в страну в 14 лет и сразу попала в правильную художественную школу – а там уже все пошло как по маслу. Но вообще в девяностые к «русским» здесь относились с презрением: советская школа считалась старомодной, отсталой, чисто «технической». Многих художников эмиграция сгубила. Сами израильские художники смотрели картинки в журналах «Артфорум» и «Флэш Арт», и старались делать, как там.
В Израиле есть талантливые и интересные художники, но мейнстрим тут страшно убогий.
– Есть ли у вас совместные проекты с палестинскими художниками?
– Палестинских художников мы тут в глаза не видели и не знаем, кто они такие. Еще лет пятнадцать назад были какие-то совместные проекты, но теперь они стали невозможными. Единственная возможность для нас познакомиться с палестинскими художниками – это встретиться с ними где-нибудь за пределами Израиля.
– Почему «Алия 90-х» символически изображена у вас в образе проститутки?
– Русскую Алию я изобразила в виде проститутки, потому что это расхожий стереотип, что все русские – проститутки.
– Расскажите о своей новой выставке «Алия-91». Как ведут себя репатрианты из бывшего СССР, когда им предлагают заглянуть в зеркало?
– Выставка об Алии 90-х – она будет называться «Правда» – откроется 9-го января 2018 года в Музее Израиля в Иерусалиме. Пока что картины из этого проекта можно было увидеть только на фейсбуке. Реакции на этот проект разные. Психопатриоты, конечно, в ярости – но те, кто остается нормальными, не боятся узнать в моих картинах себя и свое окружение, используют их как повод порефлексировать о нашем общем прошлом.
– Спустя четверть века после Алии появились работы, которые рассказывают о ее внутреннем кризисе, поднимают тему конфликта с палестинцами, неравенства, сегрегации, нарушения прав человека. Как вы думаете, сколько через сколько лет могут появиться первые антивоенные рисунки украинских художников?
– Я думаю, любое травматическое коллективное событие требует времени – прежде, чем возможно становится рефлексировать на тему. Мне кажется, должны пройти лет двадцать, а то и больше.
http://liva.com.ua/cherkassky-nnadi.html