ИСПОВЕДЬ
"Смотри, дитя, в мои глаза,
Не прячь в руках лица.
Поверь, дитя: глазам ксендза
Открыты все сердца.
Твоя душа грехом полна,
Сама в огонь летит.
Пожертвуй церкви литр вина
И бог тебя простит".
"Но я, греховный сок любя,
Когда пришла зима -
Грехи хранила для тебя,
А ром пила сама.
С любимым лежа на боку,
Мы полоскали рты..."
"Так расскажи духовнику,
В чем согрешила ты?"
"Дебат у моего стола
Религию шатал.
Мои греховные дела
Гремят на весь квартал".
"Проступок первый не таков,
Чтоб драть по десять шкур:
У папы много дураков
И слишком много дур.
Но сколько было и когда
Любовников твоих?
Как целовала и куда
Ты целовала их?"
"С тех пор, как ты лишен стыда,
Их было ровно сто.
Я целовала их туда,
Куда тебя - никто".
"От поцелуев и вина
До ада путь прямой.
Послушай, панна, ты должна
Прийти ко мне домой!
Мы дома так поговорим,
Что будет стул трещать,
И помни, что Высокий Рим
Мне дал права прощать".
"Я помолюсь моим святым
И мессу закажу,
Назначу пост, но к холостым
Мужчинам не хожу".
"Тогда прощай. Я очень рад
Молитвам и постам,
Ведь ты стремишься прямо в ад
И, верно, будешь там".
"Но я божницу уберу,
Молясь, зажгу свечу...
Пусти, старик, мою икру,
Я, право, закричу!.."
"Молчи, господь тебя прости
Своим святым крестом!.."
"Ты... прежде... губы отпусти,
А уж грехи - потом!"
1926, Екатеринослав
РАЗГОВОР
"В туманном поле долог путь
И ноша не легка.
Пора, приятель, отдохнуть
В тепле, у камелька.
Ваш благородный конь храпит,
Едва жует зерно,
В моих подвалах мирно спит
Трехпробное вино".
"Благодарю. Тепла земля,
Прохладен мрак равнин,
Дорога в город короля
Свободна, гражданин?"
"Мой молодой горячий друг,
Река размыла грунт,
В стране, на восемь миль вокруг,
Идет голодный бунт.
Но нам, приятель, все равно:
Народ бурлит - и пусть.
Игра монахов в домино
Рассеет нашу грусть".
"Вы говорите, что народ
Идет войной на трон?
Пешком, на лодке или вброд
Я буду там, где он.
Прохладны мирные поля,
В равнинах мгла и лень!
Но этот день для короля,
Пожалуй, судный день".
"Но лодки, друг мой, у реки
Лежат без якорей.
И королевские стрелки
Разбили бунтарей.
Вы - храбрецы, но крепок трон,
Бурливые умы.
И так же громок крик ворон
Над кровлями тюрьмы.
Бродя во мгле, среди долин,
На вас луна глядит,
Войдите, и угрюмый сплин
Малага победит".
"Благодарю, но, право, мы -
Питомцы двух дорог.
Я выбираю дверь тюрьмы,
Вам ближе - ваш порог.
Судьбу мятежников деля,
Я погоню коня...
Надеюсь - плаха короля
Готова для меня".
1926
ХРИСТОС И ЛИТЕЙЩИК
Ходит мастер Грачев
Между ломом наполненных бочек,
Закипает вагранка,
И вязкая шихта густа.
Растворяются двери,
И пятеро чернорабочих
На тяжелой тележке
В литейку привозят Христа.
Он лежит, как бревно,
Перед гулкой сердитой вагранкой,
Притаившись, молчит,
Как баран под ножом на торгу.
На челе его - венчик.
На впалой груди его - ранка.
И Грачев молотком
Ударяет в зеленый чугун:
"Ты мне адом грозил,
Жизнь и труд у меня отбирая,
Ты мне рай обещал
За терпенье мое на земле,
Я не верю в тебя.
Мне не нужно ни ада, ни рая.
Собирайся, обманщик,
Ты сам побываешь в котле!
Хочешь ты или нет,-
Ты нас выручишь, идол грошовый,
Ты нам дашь свое тело,-
Густой и тягучий металл.
Переплавив тебя,
Мы в вагонах чугунной дешевой,
Облегченной деталью
Заменим цветную деталь".
Те, с тележкою, ждут.
И Грачев говорит: "Унесите!"
Рельсы глухо звенят,
И вагранка бурлит горячо.
"Не греши, человек!"-
Лицемерно взывает спаситель.
"Я сварю тебя, боже!"-
Ему отвечает Грачев.
И чугунного бога
К вагранке несут приседая,
И смеясь погружают
В горячий кисель чугуна.
Он скрывается весь,
Лишь рука миродержца худая,
Сложена для креста,
Из вагранки вылазит одна.
Он вздымал эту руку
С перстом, заостренным и тонким,
Проповедуя нищим
Смиренье в печали земной,
Над беременной бабой,
Над чахлым цинготным ребенком,
Над еврейским погромом,
Над виселицей, над войной.
Мастер ходит вокруг,
Подсыпая песок понемногу,
Мастер пену снимает,
И рыжая пена редка.
"Убери твою руку!"-
Грачев обращается к богу,
А вагранка бурлит,
И она исчезает, рука...
Исчезает навеки!
С размаху по лживому богу
Человек тяжело
Ударяет железным багром,
Чтоб с Христом заодно
Навсегда позабыли дорогу
В нашу чистую землю
И виселица и погром!
Тонет в грохоте Швеллерный,
Сборка стрекочет и свищет,
Гидравлический ухает,
Кузня разводит пары.
Это дышит Индустрия,
Это Вагонный в Мытищах,
Напрягаясь, гудит,
Ликвидируя долгий прорыв.
Я люблю этот гул,
Я привык к механическим бурям,
Я на камень сажусь
Меж набитых землею опок.
И подходит Грачев.
И Грачев предлагает: "Закурим... "
Что ж, товарищ, закурим,
Покуда он варится - бог.
1932
АД
Недобрый дух повел меня,
Уже лежавшего в могиле,
В страну подземного огня,
Которой Данте вел Вергилий.
Из первого в девятый круг
Моя душа была ведома -
Где жадный поп и лживый друг
И скотоложец из Содома.
Я видел гарпий в том леске,
Над тем узилищем, откуда
В нечеловеческой тоске
Бежал обугленный Иуда.
Колодезь ледяной без дна,
Где день за днем и год за годом,
Как ось земная, Сатана
Простерт от нас до антиподов.
Я грешников увидел всех -
Их пламя жжет и влага дразнит,
Но каждому из них за грех
Вменялась боль одной лишь казни.
"Где мне остаться?" - я спросил
Ведущего по адским стогнам.
И он ответил: "Волей сил
По всем кругам ты будешь прогнан".
1934
СОЛДАТ
Гусар, в перестрелки бросаясь,
Стихи на биваках писал1.
В гостиных пленяя красавиц,
Бывал декабристом гусар.
А нынче завален по горло
Военной работой солдат.
Под стать пневматическим сверлам
Тяжелый его автомат.
Он в тряском товарном вагоне
Сидит, разбирая чертеж,
В замасленном комбинезоне
На сварщика чем-то похож.
Ну, что же! Подсчитывай, целься,
Пали в механических птиц!
Ты вышел из книги Уэльса —
Не с ярких толстовских страниц.
С гусарами схож ты не очень:
Одет в меховые штаны,
Ты просто поденный рабочий
Завода страданий — войны.
22 декабря 1941